До Великой Отечественной войны я учился в средней школе в Мордовии, на родине у себя. И вот в 40 году я закончил среднюю школу и встал выбор, куда мне дальше идти. Папа у меня в это время работал директором завода, был руководителем и партийной организации. Он старый коммунист, участник революции. Мама была домохозяйка. И вот школу тогда я закончил с отличием, так называемый золотой аттестат, тогда медалей не было, а был аттестат золотой. И без экзаменов поступил в ленинградский кораблестроительный институт. Но там проходил собеседование. Откровенно говоря лучше бы сдавать экзамены чем собеседование. Но, успешно прошел собеседование и начал учиться. По окончании первого курса, когда нужно уже собираться ехать домой, на родину к родным, вдруг началась война, 22 июня. Это было воскресенье. Мы собирались в сад госнардома , это наше любимое место. А ведь город то прекрасный! Это город ученых, созидателей, город великой истории нашего народа, где каждый камень это страница истории. Город дворцов, цветов, фонтанов, великолепный город.

И вот, в этом городе меня застала война, началась 22 июня Великая Отечественная.

Мы сразу, все, студенты съехались в институт, что делать. Вначале некоторых из нас, из старших курсов взяли сразу, а младших некоторых не взяли, и я в том числе. И я вначале дежурил в райкоме комсомола, разносил по ночам путевки, призывные эти горькие бумажки на фронт, в каждую семью. И в каждой квартире встречал слезы и в тоже время и гордые ответы, что мы должны дать отпор. Ведь ленинградцы – народ особый, там есть чему поучиться, по крайней-мере так было когда-то. И вот, сначала разносил я эти повестки о призыве в армию, а потом все-таки мы собрались вместе студенты и образовали во главе с нашими преподавателями и с помощью октябрьского райвоенкомата города Ленинграда, мы образовали добровольческий арт-пулеметный батальон. Нас оставили под Петергофом. Нам выдали всем обмундирование, нам выдали всем винтовки, правда старого образца, тульского оружейного завода образца 1898 года, но другого оружия не было. В кадровой армии было лучшее оружие, нам – что оставалось дать. Вот так мы под Петергофом обосновались. Когда подошел враг близко, уже начался бой, мы вступили в соприкосновение с врагом. И вот вечером однажды, когда подошли немецкие танки, стали из пушек обстреливать наши позиции, меня оглушило и завалило от разрыва снаряда. И когда уже темно стало, бой закончился, один солдат меня нашел. Торчал сапог, а сапог хороший, он видно у него были плохие сапоги, хотел сменять, но почувствовал что я живой. Откапал меня, отвез в медсанбат. Три дня там не слышал, не мог не кушать ничего. Как-то с ложечки меня откормили там, говорят, и потом, через трое суток только пришел в себя. Это была контузия. Так я принял боевое крещение. Нас очень сильно растрепали немцы. Добровольцы, да еще не обучены, были мало к чему приспособлены в такой обстановке боевой и оставшуюся часть нас отправили обратно в Ленинград, по Финскому заливу на баржах. Правда по пути нас бомбили, две баржи потопили, много убитых было. Но баржа, на которой я находился, нормально прибыла на место, в порт в Ленинграде. Там потом нас расформировывали, меня вызвали в райком, и не только меня, еще несколько человек. Проверили знания иностранного языка. Так я оказался в немецком тылу. Так называемый подпольный обком партии, пятая партизанская бригада, разведка. Знания немецкого языка оказались у меня хорошие. Я в средней школе очень интересовался иностранным языком. А иностранный язык у нас был во всех школах, во всех учебных заведениях, и высших в том числе, только немецкий. Это было мудро сделано. Чувствовали видимо наши руководители партии о том, что придется нам соприкасаться с фашизмом, с немецкими войнами, поэтому мы изучали немецкий язык. И, кроме того, в институте уже я тоже изучал немецкий язык. И когда меня проверили, знания немецкого языка, проверяла одна старушка, по всей вероятности преподаватель иностранного языка в вузе, она удивилась моему знанию немецкого языка. Это мне потом помогло очень, когда я стал ходить иногда в немецкой форме, с немецким оружием, с немецкими документами. Были задания такие, очень ответственные, очень опасные, но нужно было делать. И сведения, которые добывали мы, не только я, мой товарищ Миша Павлов, он со мной вместе был, он сейчас в Гатчине живет под Ленинградом. Добывали эти сведения и передавали связным. А на фронте знали все, обстановку в немецком тылу, какое у них вооружение, куда какие войска прибывают, какой вид оружия, какое их количество и в каком направлении – все это мы передавали нам на фронт. За эту работу потом, я получил орден Отечественной войны первой степени. Их есть два, первый и второй, и с позолотой, первой степени я получил. И вот, вспоминается очень такой момент для меня, будем говорить так трагический, когда меня разоблачили. Меня допрашивали, били, потом отбили мне правую почку, легкие, два ребра сломали, палец на руке, на ноге пальцы сломали – добывали откуда я, зачем, кто меня послал, в общем допрашивали. Я говорить ничего не сказал им естественно, и было такое решение, пришел когда один из старших офицеров, зашел когда меня допрашивали, я валялся на полу. Он сказал, утром повесить. И вот там собрали население, объявили заранее, а меня после допроса бросили в лабас, амбар такой вдоль железной дороги, складское помещение в пустое. Это было осенью. Я очнулся там, все прилипает, все в крови. И стал ходить, интересные воспоминания, как я учился, о родителях, о школе, о учителях, о своем родном крае. Потому что знал я, что завтра же меня уже не будет. И наступил на одну доску, а она проваливается. Подниму ногу, она поднимается. Оказалась она трухлявая. Я поднял эту доску, видно что там земля. Это уже радость жизни. И вот через этот лаз я ушел. Когда плюхнулся на землю, вижу там не сплошной фундамент, а трубы отдельные каменные. И ходит часовой, вижу в сапогах и шинели. Амбар длинный, сначала с одной стороны, затем с другой стороны идет. И вот, я по времени примерно рассчитал, как он до конца уйдет, катком оттуда выкатился. А дальше проволочное заграждение было и кустарник. И вот туда я ушел. А дальше торфяные болота, торф там добывали. Обмылся, потом долго шел, все больно было, правый бок особенно, левая нога, рука, все больно было. Вышел к поселку, в крайний домик стучусь. Это было рано-рано утром. Старушечий голос какой-то, “кто там”. Я говорю “Свои. Откройте, пожалуйста. Дайте, пожалуйста, напиться”. Она открыла, заплакала. Я говорю “Что Вы плачете?”. Она говорит “У меня такой сынок на фронте”. И она пустила меня к себе. И вот у нее я несколько дней под кроватью лежал. А она меня отхаживала, привела меня в порядок, травку какую-то заваривала, всего меня обтирала, привела меня в порядок. А потом, мне же нужно было уходить, нельзя долго. И вот она дала мне юбку, кофту свою и котомочку с картошкой, хлеба не было то особенно. Картошечки, сольца в сумочку и платочек повязала. И я так пошел. Мне она объяснила, что тут беженцев много, едут в разные стороны с сундуками, мешками, и немцы там и русские, наши беженцы едут. И вот в товарный вагон все полезли и я залез, в том направлении куда мне надо. Так я прибыл сначала до станции Дрехово куда мне нужно, а потом пешком и добрался до своих. Так я прибыл к себе,  в 5 партизанскую бригаду обратно. Этот эпизод боевой обстановки у меня из головы никогда не выходит. Я часто его рассказываю. Иногда очень тяжело переношу сам это воспоминание, но оно осталось в памяти. Когда началось наступление наших войск под Ленинградом, была прорвана блокада Ленинграда, и потом началось наступление войск на немецкие позиции, был приказ такой вместе с немцами отступать дальше. Но получилось так, что мы за ними не успевали, так они убегали. Не успевали за ними, и был приказ другой. Нам всем остановиться и направиться в Ленинград. Прибыли мы в Ленинград, меня отправили в госпиталь сразу. Я был очень плохой. Ивако госпиталь есть в Ленинграде 2013. В нем я пролежал 5 месяцев. Мои товарищи, которые со мной были, их сразу на улицу Карла-Маркса, в перераспределительный пункт, оттуда на фронт снова. Некоторые остались живые, до сих пор живут. Вот мой друг Михаил Павлов, он в Гатчине, с которым я в 5 партизанской бригаде жил. И там он воевал на фронте, после переформирования, был ранен и остался жив. В этом году ему исполнилось 90 лет. Мы до сих пор переписываемся. Стали как родные. Мои родные знают его родных, его родные моих родных и меня. Вот такая дружба с тех пор в течении многих  десятков лет, мы держим и дорожим этим. Во время войны был какой-то энтузиазм. И помнятся такие моменты, когда было немецкое наступление на Москву, и вот в этих местах как раз где Зеленоград сейчас, здесь остановлен был враг. Там под Ленинградом, ребята спрашивали, “а Сталин где. В Москве иль нет”. Когда говорили “в Москве”, поднимался у всех энтузиазм страшный. Мы были готовы биться за что угодно, Сталин на месте, наш верховный главнокомандующий. И мы были горды. Правительство в это время уже было переведено в Куйбышев. А потом из госпиталя, меня забрали во второе Ленинградское авиационное училище. И я войну, день победы, встретил уже в училище. А оно было эвакуировано в Ишем. Вот в Ишеме я и встретил день победы. После войны кто воевал под Ленинградом мы  всегда там встречались, вспоминали свои боевые мгновения войны. Все было нам дорого. И те кто остались живы, до сих пор, мы держим связь, не теряем друг друга. Жаль, что не которые уже уходят из жизни, очень жаль. Нас становиться все меньше, но жизнь продолжается и будем готовы говорить правду о войне. Почему сейчас, беспокоит нас ветеранов, то что Великую Отечественную войну выиграла Советская Красная армия, а верховный главнокомандующий то был Сталин. Почему о нем не говорят? Почему на него льют грязь? Это больно каждому ветерану. А ведь в атаку ходили не иначе как за Родину за Сталина. И сейчас как это не печально хорошо о нем говорят англичане, к примеру. Вот что говорил Черчилль о Сталине: “Сталин был человеком необычайно энергии и эрудиции и несгибаемой силы воли. Резким, жестким, беспощадным как в деле, так и в беседе, которому даже я, воспитанный в английском парламенте, не мог ничего противопоставить. В его произведениях звучала исполинская сила. Эта сила настолько велика в Сталине, что казался он неповторимым, среди руководителей всех времен и народов.” Так говорит английский премьер-министр, зачинатель холодной войны о Сталине. С каким величием и уважением. А у нас его обливают грязью. Это больно нам ветеранам слышать. А ведь он о нем говорит, что он принял Россию с сохой, а оставил с атомным оружием. Это был гениальный человек. Вот что говорит зачинатель холодной войны. Что еще беспокоит нас ветеранов. Вот 65 лет Победы. Будет парад на Красной площади. И туда пригласили представителей войск из Англии, Франции, США, представителей НАТО. Зачем это? Это позорище. Мы не против, если бы приехали те, кто участвовал в союзе с нами, в борьбе против фашизма. Пусть они приедут, им почетное место здесь. Но ведь будут молодые солдаты, сапогами шаркать по камню Красной площади. Это позорно, обидно. И другие есть моменты. Неправды говорят много о Великой Отечественной войне, много искажений. Перечислять я их не буду, но все это больно отзывается в каждом ветеране.

Что двигало, какие чувства, мысли в тех кто шел воевать с фашисткими захватчиками?

Вы понимаете, была гордость за свою Родину. Народ был у нас дружный, сплоченный. Строили новую жизнь. Мы пели, строили сами стадионы, площадки, участвовали везде, во всем. Старались использовать свою энергию для пользы  в школе и вне школы. А когда началась война, энтузиазм был бесконечный. Мы знали, что Родина у нас прекрасная. Это Советская Родина, где народ у власти. Где каждому дано право полное учиться бесплатно, лечиться бесплатно, работать бесконечно много где. Где только ты можешь приложить свои усилия. Это все было дорого. И каждому было предоставлены все возможности обогащать себя, свои знания и прилагать свои силы, свои знания для того, чтобы что-то сделать полезное Родине. И вот это все во время войны нас двигало к победе.

Поделиться ссылкой: